Крест и посох - Страница 35

Посох все-таки коснулся тела князя, деликатно упершись в его оголенную грудь. Странное дело, но Константин совсем не чувствовал его тяжести. Скорее наоборот – какая-то новая, свежая сила вливалась в него полноводным, щедрым ручьем, заставляя сердце биться горячее, а легкие делать чистые и глубокие вдохи и выдохи. Скосив глаза на посох, он увидел, что с его нижней половинки, даже четвертинки или вообще осьмушки текло прямо вниз призрачное голубоватое пламя, разливаясь тончайшим равномерным слоем по всей груди. И, странное дело, при этом, он мог бы «поклясться чем угодно, ему все время слышался негромкий ободряющий веселый заливистый женский смех.

«Наверное, помощница из леса тихонько к деду подошла, – подумалось ему. – Вот только чего тут смешного – непонятно». Что удивительно, сил у него прибывало, и вместе с тем нарастала какая-то непонятная сонливость. Константину очень хотелось досмотреть все до конца, но непослушные веки оказались упрямее, и он вновь ушел в небытие. Правда, на этот раз не было темной враждебной черноты, зло тащившей его в свою глухую страшную бездну. Точнее, она была, но уже наполовину от прежней и продолжала с каждым мгновением уменьшаться в своих размерах, а ее место заполняло жизнерадостное соцветие ярких узоров, чем-то отдаленно напоминающих радугу после славного летнего дождя. В самой же сердцевине буйного половодья веселых красок всего на мгновение мелькнуло красивое женское лицо в кокетливом венке из дубовых листьев. Женщина эта ему ободряюще кивнула, весело подмигнула и бесследно исчезла. Осталось только чувство легкой досады, будто он не успел подметить что-то нужное и очень важное для себя, но и оно быстро улетучилось от незнакомого спокойного голоса, звонко заявившего: «Еще успеешь. Ты все успеешь». В голосе звучал оптимизм и столь твердое обещание новой встречи, такая непоколебимая уверенность в том, что она непременно состоится, что Константин больше не думал уже ни о чем, погрузившись в крепкий здоровый сон.

Спал он долго, почти сутки, и даже когда волхв вливал ему в рот, бережно приподняв голову, свой настой, Константин глотал, почти не просыпаясь, машинально, продолжая пребывать в тесных тенетах своих радужных сновидений. Лишь пару раз он за все это время приоткрыл глаза и вяло удивился, увидев возле старика какого-то невысокого мальчугана лет десяти, не более, а рядом с ним маленького щенка.

Зато когда, наконец, он пришел в себя, то все его тело, включая даже саму раненую руку, уже не было чужим, враждебно откликающимся на малейшее движение пронзительной болью.

Он попробовал приподняться, медленно опираясь на здоровую правую руку, и это получилось. Однако едва он встал на ноги, как из-за высокого кряжистого дуба, росшего метрах в десяти от места отдыха Константина, появился нахмуренный волхв.

– Рановато поднялся, княже. Тебе еще денька три, не менее, лежать надобно, – проворчал он рассерженно, на что Константин ответил лишь смущенной извиняющейся улыбкой.

– Благодарствую, дедушка, за постель мягкую...

Он окинул взором свое ложе, состряпанное из травы и мха и покрытое сверху рубахами верных дружинников. Тут же с удовлетворением отметил про себя, что ни мальчишка, ни щенок не были галлюцинацией или плодом воспаленного воображения. Вон они оба, затаились за дубом, осторожно выглядывая из-за него.

– За лечение славное, за заботу, за участие, – продолжил он, улыбаясь. – Однако надо мне ехать.

– Ежели теперь поедешь, – предупредил волхв, – рана вскрыться может. Тогда вой твои сызнова тебя ко мне приведут, – и поинтересовался: – И кому от того лучше будет? Лучше бы еще пару дней здесь побыл. Я за то время успел бы и баклажку с настоем приготовить. Ведь время нужно, чтобы травы подсобрать. Мой Липко на что шустер, ан и тот притомился.

– Внук, что ли, твой? – осторожно поинтересовался Константин.

– Вроде того, – усмехнулся старик, но пояснять подробнее не стал, лишь указал князю на его мягкую травяную ложницу, продолжавшую бережно сохранять отпечаток тела, и пояснил: – Чем меньше возиться будешь да на ноги вскакивать, тем сильнее настои мои телу твоему подсобить смогут.

Константин хотел было возразить, объяснить старику, что нельзя ему тут долго быть, да и опасно это для всех них, включая самого волхва, но тут неожиданно ноги его стали подкашиваться, и не упал он лишь потому, что в самый последний момент на удивление твердая рука волхва успела поддержать его и непринужденно перевести раненого в лежачее положение.

Голова у Константина вновь закружилась, все поплыло перед глазами, и последним, кого он увидел, был щенок, ласково лижущий ему пальцы больной руки. Забвение вновь нахлынуло на него и уволокло в шумные мутные воды. Правда, на сей раз оно было недолгим, потому что, очнувшись, он заметил, что солнце, слегка подмаргивавшее Константину сквозь густую зелень дубовых листьев, сместилось всего на два пальца в сторону и теперь нежным теплом лучей скользило по его правой щеке.

Впрочем, на сей раз Константин уже не пытался вскакивать на ноги, а послушно оставался лежать, старательно глотая огненно-горячее варево, которым его вновь поил старик. Лекарю, казалось, сон был вовсе не нужен. Во всяком случае, когда бы князь ни просыпался, он все время видел волхва бодрствующим – то возле себя с дымящимся котелком в руках, то близ костра, что-то усердно помешивающего в том же котелке, а то задумчиво сидящего с потупленной головой и о чем-то напряженно размышляющего. Зато ни мальчика, ни щенка он больше уже так и не увидал.

Лишь на четвертый день волхв разрешил ему собираться в путь-дорогу. Перед тем как Константин забрался на коня, старик надел ему на шею какую-то небольшую деревянную статуэтку на кожаном шнурке, вырезанную грубо, без проработки деталей, и сказал загадочно: