Крест и посох - Страница 37

Константин еще ощущал слабость – все-таки немало крови вытекло, пока ее не успел остановить волхв, но чувствовал себя достаточно бодро благодаря многочисленным отварам, которыми чародей усиленно пичкал князя. Бутыль с одним из них и сейчас была пристегнута к его поясу.

Что и говорить, встреча с этим отрядом явно не входила в Константиновы планы, но драться с таким количеством воинов было явным безумием. Оставались переговоры и капитуляция, причем, скорее всего, безоговорочная, как у немцев весной сорок пятого. Существовала надежда, что удастся выторговать хоть какие-то поблажки для своих спутников. В идеале можно было просто договориться, чтобы их всех отпустили. Но с этой надеждой пришлось распрощаться. Сотник имел строгий наказ пленить всех, кто сопровождает Константина.

– Людей своих терять не хотелось бы, – пояснил он, поглаживая длинную багровую полоску шрама, тянувшегося от уголка левого глаза аж до подбородка, но, как ни странно, совершенно не портившего благородства и мужественной красоты немолодого лица бывалого вояки. Угольно-черные глаза его смотрели на Константина с неприязнью и каким-то затаенным презрением. Даже в речи его сквозила легкая тень сдержанной враждебности:

– Вои у тебя добрые, спору нет. Афоньку да Изибора в деле видать доводилось, особливо под Пронском. О Гремиславе слыхивал, будто он и народился с мечом в руках, ну а Епифан твой и вовсе стрыем моему двухродному братану доводится. Было дело, и добрый медок вместе не раз попивали. Словом, попотеть, ежели что, придется.

Он чуть помолчал, сделав паузу, и затем продолжил, многозначительно оглянувшись на свой отряд:

– Только зря это. Ну, положат они пяток-другой, а дальше-то что? А так, глядишь, и зачтется им у Глеба, коли без пролития руды нам в руки отдадутся.

– Тебя же за мной прислали? – уточнил Константин.

– Это так, княже, – согласился сотник.

– Стало быть, мои вои тебе не нужны. Давай тогда так – я с вами сам поеду, и никто из людей моих меча из ножен не вынет, но ты за это всех их отпустишь.

– Невозможно, княже, – отрицательно покачал головой сотник. – Князь Глеб строго наказал, дабы не только князя Константина, но и всех, кто с ним вместе будет, хватать, вязать и в Рязань немедля везти.

– Скажешь, что я один был, – попытался найти выход Константин.

– Я-то скажу, – усмехнулся сотник и вновь многозначительно оглянулся на своих дружинников, застывших в нетерпеливом ожидании окончания переговоров.

– Ну что ж, – слабо усмехнулся Константин. – Раз так, то ничего не попишешь. Плетью обуха не перешибешь. Поехали.

Сотник вздохнул с облегчением, повернулся к своим и вдруг на секунду застыл, пристально вглядываясь в дубраву, синеющую километрах в двух от них, из которой минут десять назад выехал князь. На краю дубравы одиноко белела крохотная человеческая фигурка.

Впервые за все время общения с Константином лицо сотника осветила легкая улыбка.

– Жив еще, стало быть, Всевед премудрый, – буркнул он себе в усы и уже веселее глянул на князя. – Поехали.

И далее они направились уже вместе. Сотник почти всю дорогу помалкивал, только изредка поглядывал на князя, собираясь что-то спросить, но в последний момент вместо вопроса только угрюмо подкашливал, будто першило в горле. Константин, подметив это, сам под конец не выдержал и обратился к нему, начав издалека:

– Как кличут-то тебя.

– Да на что оно тебе? – попытался уклониться тот от ответа.

– Хоть знать буду, кто пленил, – пояснил Константин.

– Невелика слава, – усмехнулся сотник, – десятеро меньших числом в полон взять. А звать меня Стояном.

– А может, отпустить повелишь? – влез в разговор Епифан, подъехав к сотнику с другой стороны, но держась почтительно, на одну конскую голову сзади дружинника. Мечи, луки, ножи и прочее у них всех уже забрали, оставив оружие только Константину, и потому сотник мог не опасаться внезапного нападения с целью задержать отряд и дать хотя бы минуту форы бегущему из плена князю.

– Чай, не чужой ты мне. И меды пивали вместе, и стрыем я довожусь, – добавил он для вескости.

– Пивали, – лениво и равнодушно согласился сотник. – Да мало ли с кем я их пивал. А стрыем ты не мне приходишься.

– Все ж таки сродственник, – не сдавался Епифан.

– Сродственник, – вновь не стал спорить сотник. – Двухродный плетень соседнему тыну. Все мы с одной дубравы, да разными топорами тесаны.

– А мы бы златом отдарились. Уж для такого дела, сам, поди, ведаешь, князь наш с ног до головы тебя осыпал бы.

– Глуп ты, Епифан, хоть и возле князя своего рядом ходишь. Сам ведаешь, что я роту князю Глебу давал и порушить ее мне совесть не велит. К тому же, – помолчав, веско добавил он, – рудою алою людишек безвинных это золото полито. То даже не Иудины сребреники будут, а Каиновы.

– Это как же? – поначалу не понял Епифан, но Константин, сразу сообразивший, какое страшное обвинение выдвинул против него этот немолодой воин, вздрогнув, тут же приказал стремянному отстать, желая поговорить подробнее и наедине.

– Стало быть, Каин я? – переспросил он Стояна.

– А то кто же? Чай, не чужими те князья были, что под Исады съехались. Братанами тебе доводились. А Изяслав с Глебом таки и вовсе самобраты. Будь ты в моей воле, я бы тебя, княже... – он замешкался, и Константин пришел ему на помощь, предположив уверенно:

– Казнил бы прилюдно, нет? Или распял бы?

Сотник хмыкнул:

– Чести много. Ишь чего захотел, как Иисус Христос жизнь окончить. Это не по тебе.

– Тогда что же? – не отставал Константин.

– А как Господь Бог поступил бы. Жить оставил. Сдается мне, лучшей муки не выдумать – живи и вспоминай своих братьев Авелей. Я-то поначалу, когда услыхал о таком, не поверил...