Сразу же после того, как обескураженные вои убыли, собрался небольшой тинг, на коем порешили выставить часовых, и вскоре, ближе к вечеру, новоявленные двенадцатилетние дозорные уже заняли свои места близ частокола...
Тем же, кто ворвался в Ожск, было не до деревень. Жечь, грабить, насиловать и убивать – тоже работа, и весьма нелегкая, а потому умаявшиеся за тяжелый день воины дружно налакались до поросячьего визгу. Исключение составили лишь караульные, которые тоже ухитрились изрядно приложиться к княжьим запасам хмельного зелья, но не до одурения, потому как службу под страхом сурового наказания необходимо было нести исправно. Невысокого, крепко сложенного попа они пропустили беспрепятственно, тем более что тот шел не куда-нибудь, а к ним же в Рязань и не просто во град, но к епископу Арсению. Справедливо рассудив, что дела духовные их не касаются, они даже не стали расспрашивать отца Николая, за какой такой надобностью приспичило тому именно сегодня, да еще в столь поздний час, отправиться на встречу со своим духовным начальником.
Правда, один из воинов слегка обиделся на священника, когда тот в ответ на его просьбу отказал в благословении и даже не замедлил своего ровного шага, а тут же, на ходу, порекомендовал омыть руки, ибо они у него, дескать, в крови невинных. Вой долго и тупо разглядывал свои заскорузлые лапы, затем пришел к выводу, что поп лжет и наглеца надо бы примерно проучить, но расстояние, на которое Николай от него удалился, было уже изрядным, и оставалось только сокрушенно махнуть рукой – ушел целым, гад.
К вечеру же другого дня, когда прибыли Глебовы порученцы, на месте бывших мастерских лишь вяло дымились последние головешки. Сами вояки и не подозревали, как сильно им повезло, поскольку ко времени поджога склад, если только так можно выразиться, готовой продукции был совершенно пуст. Все работники, кроме кузнеца, вместе с «генеральным конструктором» находились в творческой командировке, а проще говоря, выехали пополнять закончившиеся запасы необходимых для изготовления пороха ингредиентов, и приехать кони должны были не ранее чем через неделю, а то и полторы. Иначе могло грохнуть так, что будь на месте Ожска даже сама стольная Рязань, и то добирая половина ее превратилась бы в руины. О резиденции же князя Константина и вовсе говорить было бы глупо – не уцелело бы ничего.
Впрочем, пострадали от пожара не только мастерские, больше половины ожских домов выгорело без остатка. На счастье остальных жителей ненасытный огонь не сумел как следует разбушеваться в поисках новой пищи для своей бездонной красной пасти, угомонившись из-за внезапно прошедшего ливня.
Опрос порученцами князя Глеба ожских кузнецов тоже ничего не дал. Тот, кто мог бы им ответить что-то вразумительное, лежал без сознания, череп его был проломлен ударом кистеня, нанесенным походя. Словом, вернулись они ни с чем, и тогда Глеб понял, что для выяснения этой загадки ему нужен сам князь Константин, причем живой и по возможности здоровый.
Еще день назад тот был для Глеба очень опасен, потому и последовал приказ изничтожить Константина немедля, не вступая с ним ни в какие разговоры, а то мало ли что он успеет наболтать. Теперь же новые гонцы помчались во все стороны с иным предупреждением – брать только живьем. Причем за поимку награда немедленно увеличивалась с девяти до двадцати гривен серебром. Вдобавок Глеб справедливо рассудил, что рядом с его братцем в этот тяжкий час могут оказаться лишь самые верные слуги, которые полностью или частично посвящены в тайну нового оружия. Он пообещал, что за каждого из спутников Константина дополнительно будет уплачено еще по гривне, но только при одном условии – если схваченный будет жив. За мертвого полагалась другая, куда более экзотичная награда – два десятка плетей. Мастерство княжеского ката Парамона знали все, оно-то и внушало твердую уверенность в том, что захвачены все будут живыми.
Все больше и больше уважая голову беспутного, но за последние полгода как-то внезапно поумневшего брательника, новоявленный Каин не очень надеялся, что тот возьмет и все расскажет ему при встрече. Во-первых, неизвестно, как тот вообще отреагирует, да и знает ли он об этом оружии сам. Имеется в виду не то, как им пользоваться, а как его изготавливать. Во-вторых, резко набравший ума Константин отлично сознает, что после всего случившегося кому-то одному из них не место на этой земле. Учитывая, кто будет находиться в роли пленника, а кто – совсем наоборот, легко догадаться, что, какие бы полезные сведения Константин ни сообщил, смерть его все равно неминуема. Вывод напрашивался сам собой – брат будет молчать. Люди же его – другое дело. Их можно не только пугать или пытать. Достаточно просто купить, причем задешево, поскольку за такое сколько ни плати, все равно останешься в выигрыше.
У Глеба дух захватывало, когда он представлял себе перспективы, которые должны были перед ним открыться в самом недалеком будущем, после первого же применения удивительного оружия в крупной схватке. Давняя радужная мечта стать единовластным правителем всего обширного Рязанского княжества тут же поблекла и угасла.
Вдобавок она уже была осуществлена, а сбывшаяся мечта – это уже нечто иное, скорее напоминающее обычное исполнение желаний, не более того. Падая с мысленных небесных высот на землю, к ногам мечтателя, она, как вылупившийся цыпленок, безвозвратно теряет свою радужную, переливчатую скорлупу, в которой находилась все это время, и поднимать эти жалкие останки, некогда сверкавшие ослепительным блеском, уже не имеет смысла. Едва расколовшись, они безнадежно пачкаются, да так, что их уже никогда не удается очистить от налипшей земли, мусора и другой грязи жизни.