– Сколь вместе на лестнице ни стояли, а имечка-то я твоего и не проведал, красна девица, – и все с той же широкой располагающей улыбкой на симпатичном добром лице шепотом добавил: – Тебя в избе Глеб ждет. Поспешай, – и, видя искреннее недоумение, тут же пояснил: – Да не князь – сотник мой, – продолжив громко и напевно: – Экая ты недотрога. Дозволь хоть проводить тебя до калитки.
– Ишь какой прыткой, – подладилась ему в тон Доброгнева, и, перебрасываясь шуточками, они направились вдвоем к старенькой избушке, расположенной уже за городскими воротами на самой окраине посада.
Бабка-бобылка, которая жила там, охотно приютила юную лекарку, не столько польстившись на куны, что та ей предложила за постой, сколько обрадовавшись живой душе, которая хоть и временно, но скрасит ее сиротливое одиночество. Впрочем, от кун она, по бедности своей, тоже не отказалась, пояснив виновато, что и не взяла бы, ежели бы не нужда великая.
По пути разговор в основном велся все больше шутливый, с подковырочками, легкими и безобидными от Евпатия и более колкими и острыми со стороны Доброгневы. Единственный раз, отчего-то вспомнив дюжего детину на княжеском дворе, она всерьез спросила:
– А ты и впрямь бы согласился катом стать?
Евпатий искоса взглянул на свою спутницу и, отбросив в сторону свое обычное ерничество, задумчиво протянул:
– Ну, ежели только для Парамона, да и то не ведаю, смог бы я в себе силы найти, чтобы шелепугу об эту падаль марать. Хотя, памятуя, сколько душ он загубил кнутовищем своим, мыслю, что смог бы. К тому же, – он усмехнулся и уже дурашливым тоном продолжил: – Как тут отказать, коль великий князь рязанский повелеть изволит.
– И как же вы Каину этому служите доселе? – задумчиво произнесла Доброгнева, не давая Евпатию вновь перейти на шуточки-прибауточки.
– Каином он лишь седмицу назад стал, – возразил Коловрат, вновь посерьезнев. – А так все они одним миром мазаны – князья-то наши. Мыслю я, что и Константин, в поруб посаженный, не больно-то лучше.
– Он братьев своих не убивал, – возразила Доброгнева.
– Только в этом и разница у них, – вздохнул сокрушенно Евпатий. – В остальном же ее и вовсе нет. И не спорь со мной, – оборвал он хотевшую что-то пояснить девушку. – Видел я их обоих год назад. Аккурат в эту пору дело было. И гульбища их окаянные тоже видел. Твой князь одну отличку супротив моего и имеет – лик пригожий, а души у них обоих черные.
– Ежели все так, то отчего ему дед Всевед пособил, от смерти спас, да еще знак тайный на шею надел?
– Вот тут тайна для меня глубокая, – развел руками Евпатий. – Помогать ему я, конечно, буду, только мыслю, не обманулся ли старый волхв. Или и впрямь князь твой так резко изменился за последнее лето? – протянул он задумчиво и недоверчиво хмыкнул: – Да ведь не младень же он несмышленый. В его лета так не бывает.
– Бывает, – упрямо буркнула Доброгнева, не зная, каким был Константин, но зато отлично зная, каков он ныне, и желая во что бы то ни стало защитить доброе имя названого братца.
Коловрат, очевидно, махнул рукой на упертую девку, дольше спорить не стал, но к веселому прежнему тону возвращаться не спешил. Доброгнева тоже помалкивала, и остаток пути до избушки бабки они проделали молча. Завидев в крохотном оконце, затянутом мутным бычьим пузырем, две приближающиеся к избушке фигуры, Стоян, уже добрых два часа сидевший в нетерпеливом ожидании Доброгневы у бабки и держащийся за поясницу – дескать, прострел замучил, облегченно вздохнул. Тут же щедрой рукой он извлек из кошеля пару восточных серебряных монет, нарядив бабку на торжище за всякой снедью и пояснив:
– Сытый лекарь завсегда лучше лечит, потому как добрый. А у тебя, поди-ка, и мыши все с голоду передохли.
...Бысть такоже у христианнейшего Глеба слуга, всяко обласканный, но под речами льстивыми скрываша душу черную и гнусны деяния твориша в нощи темнай. А прозвищем бысть оный зловред – Коловрат.
...И бысть о ту пору на Резани в воях Стоян-сотник, а тако ж Евпатий, прозвищем Коловрат. И вои оные, душою за Константина страждучи, измышляша разно, како ему леготу учинити.
Скорее всего, имя Евпатия Коловрата, столь знаменитое впоследствии, в описываемое нами время всплыло в летописях совершенно случайно, ибо не мог столь юный воин играть хоть мало-мальски значимую роль. Или же возможен другой вариант – это был его отец, так же крещенный Евпатием. Коловрат же – общеродовое прозвище. Тогда все сходится.
Предательство, пусть вначале и очень осторожное, в конце концов, выдает себя само.
Ливий.
Их совещание длилось недолго, каких-то полчаса, если не меньше. Они успели договориться лишь о том, что прежде всего надо сделать все, чтобы тайно вывести из града молодого княжича Святослава, а уж потом приступать к освобождению самого Константина. Ключи к замкам на двери, ведущей в поруб, сотник пообещал заказать у кузнеца, который тоже был из Перунова Братства. Упоить сторожей узника взялся Евпатий. Все так же мягко улыбаясь, он заверил Доброгневу, что за самое короткое время – еще и полночь не наступит – он в каждого из них ухитрится влить не менее ведра, на что сотник угрюмо заметил:
– На стороже самых надежных князь велит ставить, да еще из числа тех, кто к питию хмельному равнодушен. Боюсь, ты в них и чарки единой не вольешь.
– Ну, уж хоть на пару-тройку да уговорю, – беззаботно махнул рукой Евпатий.
– Пары-тройки мало будет, – возразил Стоян.